По остывшим следам [Записки следователя Плетнева] - Владимир Плотников

— Что это было за кольцо?! — не выдержал я.

— Золотое, с несколькими небольшими бриллиантами, подарок по случаю окончания института…

— Где, когда она надела его?!

— В машине, по пути из морга на кладбище…

— Брагин присутствовал при этом?!

— Нет, он приехал прямо на кладбище.

— Что было потом?

— Через неделю после похорон Елизавета Ивановна била себя кулаком по голове, называла дурой и говорила, что никогда не простит себе того, что зарыла в землю две тысячи рублей…

Так вот, оказывается, что двигало Ладьиными! Вот ради чего они не остановились ни перед оговором, ни перед клеветой! Мы долго беседовали с Жанной о ее подруге, о Степане, об их отношениях, о том, как сочинское письмо Наташи попало в руки Елизаветы Ивановны. Расставаясь с ней, я спросил:

— Почему вы не постеснялись дать такие показания? Ведь Ладьина ссылалась на вас как на своего, надежного человека…

Жанна смутилась…

— Не люблю врать… А свидетелем Елизавета Ивановна выставила меня, наверное, потому, что отдала мне Наташин холодильник, в рассрочку. Доброе дело сделала, надеялась, что не подведу.

На следующий день я прекратил уголовное дело и вызвал Брагина, чтобы объявить ему об этом.

— Между прочим, — сказал он, выслушав меня, — я был уверен, что так оно и кончится. Обвинить человека можно, но доказать вину невиновного не сможет никто. — Потом перевел взгляд на дело и глубокомысленно добавил: — Много бумаг-то написано…

— А сколько картин?

— Ни одной…

Мы рассмеялись.

— Где Ладьины? Что вам известно о них? — спросил я, немного успокоившись.

— Сбежали?! — воскликнул Брагин. — Пусть побегают! И чтобы земля горела под их ногами!

— Привлекать их надо за ложный донос, клевету.

— Успеете! Далеко от своего барахла не убегут, вернутся.

Он оказался прав.

По остывшим следам

Почти всегда, читая новое дело, я зрительно представляю себе описанные в нем события, а по резолюциям разных начальников узнаю о причинах, в силу которых оно попало в мои руки.

Так и на этот раз. Я будто видел, как однажды осенью из ворот московской базы Ювелирторга выехали три «МАЗа». Внешне они почти ничем не отличались от других таких же машин, только груз в их кузовах был необычный: полотнища перетянутого веревками брезента скрывали от посторонних глаз десятки ящиков с ювелирными изделиями, а его неприкосновенность обеспечивали стрелки сторожевой охраны, сидевшие у задних бортов, по одному в каждом грузовике.

Через час «МАЗы» покинули Москву и по прямому, как стрела, шоссе взяли курс на Ленинград. Они двигались колонной. Остановки для отдыха допускались только за пределами населенных пунктов и не чаще, чем через 100–150 километров пути. О них, как и о непредвиденных остановках, водители должны были извещать друг друга условными звуковыми сигналами. На принятии этих дополнительных мер безопасности настоял ответственный за перевозку ценностей Марк Исаакович Лиф-шиц. Сам он ехал в кабине последней машины: отсюда наблюдать за обстановкой было удобнее.

Солнце еще пригревало. С обочин шоссе слепили глаза желто-красные шеренги кленов и лип, а над ними по холодному небу плыли серебристыми льдинками разорванные облака. И любуясь красотой осенней природы, Марк Исаакович чувствовал, как к нему после нервотрепки, связанной с получением ценного груза, мало-помалу возвращалось душевное равновесие.

За Клином погода стала портиться. Облака слились в рыхлую серую массу, заморосил дождь. Было решено сделать первую остановку. Спрыгнув на землю, охранники сбились в кучку, закурили, а Марк Исаакович уже знал, о чем они попросят его. Понимал он и то, что вправе отказать им, но раньше, бывало, он шел навстречу охране, и ничего не случалось. Почему же теперь должно что-то произойти? Только останавливаться придется реже. Согласятся ли с этим шоферы? Они не возражали, и Марк Исаакович разрешил стрелкам пересесть из кузовов в кабины…

Два часа потребовалось для того, чтобы пересечь Калининскую область. Перед тем как покинуть ее, остановились под Выползовом. Быстро сгущались сумерки, по-прежнему лил дождь, поэтому из кабин никто не выходил. Постояли минут десять и, дав передохнуть шоферам, тронулись дальше. В кабине было тепло. Монотонно гудел двигатель, перед глазами мерно раскачивались щетки стеклоочистителей. Начинала сказываться усталость, и Марк Исаакович незаметно для себя задремал… Очнулся он от резких толчков. Шофер объяснил, что колонна объезжает закрытый для движения участок дороги за селом Зайцевом.

Проехав его, Лифшиц снова поймал себя на том, что дремлет. Но расслабляться было нельзя, и Марк Исаакович, до войны преподававший историю в школе, придумал игру, которой тут же увлекся: он стал вспоминать все, что знал об этих местах.

Село Подберезье. В «Путешествии из Петербурга в Москву» Радищев посвятил ему целую главу. А приехал он сюда по дороге, вымощенной «бревешками», и, чтобы не отбить бока, часто вылезал из кибитки и шел пешком.

Мясной Бор. В 1942 году тут шли жестокие бои. Неподалеку отсюда был ранен и пленен Муса Джалиль.

Если взять вправо, то можно выехать к Волхову и имению Онег, родине Рахманинова.

В Селище, которое находится ниже Онега, в 1838 году после возвращения из кавказской ссылки служил Лермонтов.

Еще ниже — имение Державина Званка. Поэт провел в нем последние годы жизни. Прах его из Званки перевезли в Новгород и захоронили на территории кремля.

Спасская Полисть, Чудово… О них тоже писал Радищев, а в Чудовской Луке в семидесятых годах прошлого века жил и работал Некрасов…

Марк Исаакович любил новгородскую землю. И не только за ее богатую историю. На ней во время последней войны сражался он сам, здесь получил тяжелые ожоги лица, в результате чего не смог вернуться к преподаванию в школе, и по направлению партийных органов пошел на работу в Ювелирторг.

…Проехали Зуево. Фары осветили пограничный столб с указателем «Ленинградская область». Лифшиц попросил водителя посигналить: надо было немного размяться, а заодно и осмотреть груз. Когда колонна остановилась, он с трудом спустил на землю затекшие ноги, осветил карманным фонариком кузов и замер: в брезенте зияла дыра… Марк Исаакович лихорадочно ощупал груз. Среди плотно уложенных ящиков не хватало одного, с дорогостоящими импортными бусами из янтаря.

Подходили охранники, шоферы, залезали в кузов, совали руки под брезент, в пустоту, и качали головами. А Марк Исаакович, глядя на них, думал, что не им, а ему и, возможно, только ему придется отвечать за кражу и возмещать ущерб — 15 тысяч рублей! Проклиная себя за уступчивость, он дал команду разворачиваться и возвращаться в Чудово. О пропаже ящика надо было заявить в милицию…

Дежурный по райотделу выслушал рассказ Лифшица, не проронив ни слова. Потом позвонил куда-то. Пришли три человека в штатском, попросили еще раз рассказать о происшествии и, когда Марк Исаакович кончил, долго молчали, оторопело поглядывая друг на друга.

— Где стояла ваша машина, когда вы обнаружили кражу? — спросил, наконец, один из них.

Лифшиц пожал плечами.

— Я имею в виду: до указателя границы между областями или за ним? — уточнил свой вопрос сотрудник.

— Где-то рядом, — ответил Марк Исаакович.

— Что значит рядом?! Постарайтесь вспомнить получше!.. — оживились остальные.

Лифшиц попытался представить себе положение машины по отношению к пограничному столбу и не смог.

— Не помню, — сказал он. — Мне это было ни к чему…

Не внес никакой ясности в этот вопрос и разговор сотрудников с другими участниками рейса. Пришлось съездить к указателю границы. Там после утомительных и бессмысленных попыток уточнить показания Лифшиц, наконец, сказал, что, скорее всего, машина на момент обнаружения кражи находилась уже за пограничным столбом. Сотрудники облегченно вздохнули и оставили его в покое.

В Ленинград Лифшиц приехал глубокой ночью, а домой, разгрузив машины, явился под утро. В прихожей его встретила жена — в халате, с распущенными волосами, бледная.

— Что-нибудь случилось, Марик? — спросила она.

— Случилось, — устало ответил Марк Исаакович. — Меня обокрали… Надо сушить сухари…

Жена подняла руки к лицу, опустилась на стул:

— Где же это произошло?

— Не знаю. В Московской, Калининской или Новгородской области…

Начальник следственного отдела никогда не уходил с работы вовремя. Вот и сейчас, выпроводив из своего кабинета сослуживцев, которые зашли, чтобы поболтать перед концом рабочего дня, Чижов сел за стол, подвинул к себе статистический отчет и занялся его анализом. Он с удовлетворением отметил, что в ноябре не было нераскрытых преступлений, необоснованных арестов и оправдательных приговоров, что предварительное следствие велось более оперативно. Если бы и декабрь прошел так же!